Рентабельность в 2020–м: куда падать, когда падать некуда?

Самсонова Виктория
Руководитель направления "Здравоохранение и фармацевтика" КПМГ в России и СНГ

В течение января и февраля во время масштабных локдаунов в Китае были остановлены фабрики в Пекине, Шанхае, Гуандуне и ряде других городов. После возобновления операций многие площадки работали с частичной загрузкой, и растущий дефицит субстанций и препаратов вынудил Китай включить протекционистский режим — экспорт фармпродукции был временно ограничен и снизился почти вдвое по сравнению с «доковидным» периодом.

В свете этого лидерские позиции Китая на фармацевтической арене превратились в угрозу для отрасли: 40% мирового производства АФС и 10% мирового объема фармупаковки сосредоточено в Китае, так же, как и большой объем производимых на экспорт антибиотиков. Для российского рынка это стало критичным, учитывая, что из Китая ввозилось больше половины всех импортных фармсубстанций в 2019 г., причем треть из них производились только в Китае (по данным RNC Pharma).

В начале марта экспорт 26 наименований фармпродукции приостановила также и Индия, чтобы не допустить дефицита на внутреннем рынке.

Хотя некоторые производители, включая российских, предпринимали авральные усилия по расширению собственного производства или поиску альтернативных вендоров — конкуренция за поставки естественным образом выросла, а с ней и уровень цен. По оценкам консалтинговой компании KPMG (исследование от апреля 2020 г.), уже весной 2020 г. цены на АФС выросли в среднем по миру на 10–15%, а на некоторые особо востребованные продукты (как парацетамол или монтелукаст натрия) — до 50%.

В России на этот форс-мажорный всплеск цен наложились еще и два масштабных регуляторных процесса: обязательная маркировка и перерегистрация цен на ЖНВЛП.

О существенных затратах, которые маркировка принесла производителям, говорилось не один год: это как минимум капвложения в сканирующее и печатающее оборудование; закупка программного обеспечения; обучение и найм персонала; вынужденные остановки производственных линий для тестирования и настройки. Некоторые из расходов пришлось понести неоднократно — например, в связи с тестированием печати криптокодов разной длины, пока не было финализировано законодательство.

Старт обязательной маркировки неоднократно переносился: 1 января 2019 г. по первоначальному плану, затем 1 октября 2019 г. для препаратов «высокозатратных нозологий» и дедлайн 1 января 2020 г. для всех препаратов, который был перенесен на 1 июля 2020 г.

В этих неспокойных условиях большинство компаний–импортеров формировали запасы немаркированных препаратов — safetystocks — иногда на перспективу года или больше, если позволяли сроки годности. Расширение и необходимое оснащение складских площадей требует времени и расходов, так что стоимость предоставляемых в аренду складов и услуг 3PL-провайдеров очень существенно выросла еще в середине позапрошлого года и продолжала увеличиваться в 2020–м — теперь еще и под влиянием эпидемии, т.к. перебои на зарубежных площадках дополнительно подстегнули рост запасов.

Таким образом, уже с самого начала 2020 г. несколько очень масштабных драйверов затрат начали действовать одновременно. Падение рентабельности производства медикаментов не могло не повлиять на цены по всей товаропроводящей цепочке.

Со стороны доходности ситуация также сложилась неблагоприятно для производителей, работающих на российском рынке, — в 2020 г. должна была завершиться перерегистрация цен на препараты перечня ЖНВЛП по новым правилам референтного ценообразования.

Цены регулируются законодательно с 2010 г. При этом государство не фиксирует их напрямую, но устанавливает формулу расчета регистрируемой предельной цены, к которой должна применяться фиксированная (единая для всех оптовых или всех розничных игроков) надбавка.

Ранее предельная цена определялась на основании исторических данных по поставкам соответствующего МНН в России. Теперь же закон требует зафиксировать предельную цену исходя из минимальной стоимости препарата на зарубежных рынках. Ни особенности поставок на референтных рынках, ни микроэкономика самой компании при этом не учитываются.

Процесс определения референтных цен непрозрачен, т.к. источники данных, используемые регулятором, в явном виде не определены. Это затрудняет финансовое планирование для компаний: при проведении экономического анализа и расчета плановой цены нет возможности заранее оценить, подтвердит ли регулятор данную цену, или сочтет ее завышенной на основании собственного анализа, и насколько масштабная корректировка потребуется в таком случае.

Кроме того, правила ценового регулирования по-прежнему учитывают не все реальные сценарии производства и ввода в оборот.

Так, нормативно–правовые акты не рассматривают структуру, весьма распространенную на практике: контрактное производство или упаковку препарата на сторонних мощностях с возникновением права собственности на готовую продукцию сразу у заказчика. Например, импортер («дочка» международной фармкомпании) ввозит в РФ "балк", организует производство готовой лекформы (ГЛФ) с фасовкой и упаковкой на контрактной площадке, принимает конечную продукцию от контрактора и далее реализует ее дистрибуторам. Финальная стоимость продукта формируется на уровне импортера, и со ссылкой на это законодателем было разъяснено, что данная компания должна считаться производителем с точки зрения регулирования цен. То есть импортер не будет иметь права на применение наценки и должен поставлять препарат покупателю по цене, не превышающей предельную зарегистрированную. Тот факт, что импортер является представителем международного производителя и владельца регистрационного удостоверения и, соответственно, несет расходы по маркетингу, изучению рынка, продвижению препарата, планированию продаж, фармаконадзору и проч., т.е. по своему функционалу является limited-riskdistributor — не учитывается. При этом, если бы речь шла о препарате, изготовленном за рубежом, импортер считался бы первым дистрибутором и смог бы применить оптовую наценку (разделив ее с последующими оптовыми участниками цепочки).

В результате этого правового пробела локализация производства препарата становится невыгодной: препарат, упакованный в РФ, будет убыточным для импортера, тогда как препарат зарубежного производства может обеспечить минимальную прибыль. Это выглядит абсурдно и не укладывается в логику общей государственной стратегии фармотрасли, которая нацелена на развитие и поддержку отечественного производства.

Заявленной целью регулирования цен на лекарства считается защита интересов пациента путем противодействия необоснованному росту цен. Однако то, как эта цель реализуется, представляется весьма грубым вмешательством в рыночные механизмы. Выручка компаний ограничивается принудительно, но каких–либо компенсационных механизмов или льгот в части затрат не предусмотрено. Цены регулируются государством, при этом к прибыльности компаний применяются требования трансфертного ценообразования (смысл которых в проверке обоснованности цен, формируемых на свободном рынке). Если принудительное снижение цены «ниже нижнего» приводит к убыточности препарата для производителя, предполагается, что компания урегулирует этот убыток самостоятельно.

Что компании и пытаются делать доступными правомерными методами, которые сводятся к перераспределению ограниченной маржи в товаропроводящей цепочке. Это может быть организация дополнительного финансирования из штаб–квартиры (импортеры), получение бонусов или сервисных платежей от производителя (дистрибуторы и аптечные сети), повышение цен на не–ЖНВЛП ассортимент (производители). Но когда такие меры не помогают и препарат остается глубоко убыточным, производитель вынужден решать вопрос о его сохранении на рынке.

В течение 2020 г. имели место несколько прецедентов, когда зарегистрированная крайне низкая цена на препарат была "вручную" повышена регулятором вдвое и даже больше, потому что на другой чаше весов находились жизни пациентов. То есть стремление к доступности лекарств по "самым низким ценам в мире" без учета интересов производителей оборачивается риском полной недоступности тех или иных препаратов. Что еще раз подчеркивает искусственность текущего механизма регулирования цен и его неспособность к самобалансированию.

Тем не менее правила установления предельных цен продолжают действовать; невзирая на внесение некоторых поправок, описанная системная проблема остается нерешенной, пока сохраняется принятая методика референтного ценового анализа.

Для международных производителей выход в краткосрочной перспективе, пожалуй, один: перераспределение операционной маржи из–за рубежа на российскую дочернюю компанию. Пока это приемлемо для большинства компаний на практике и, по–видимому, устраивает и законодателей — по крайней мере, представителей фискальных регуляторов. Однако в такой ситуации сложно говорить о повышении инвестиционной привлекательности локального рынка для международных игроков и о стимулах для хотя бы частичной локализации производства или трансфера технологий.

Российским же компаниям, в чьем портфеле препараты, входящие в перечень ЖНВЛП, занимают существенную часть, приходится еще труднее, т.к. для них выбор инструментов "дофинансирования" еще более ограничен. Сложно сказать, какие решения могут быть доступны в ситуации, когда дальнейшее повышение цен на не–ЖНВЛП станет невозможным исходя из покупательского спроса, а все доступные меры по оптимизации затрат уже исчерпаны.

Таким образом, в течение 2020 г. фармотрасль в России попала в реальные экономические клещи. Рост затрат (вызванный как пандемией, так и "финишной прямой" проекта по маркировке), с одной стороны, совпал с массовым снижением цен на портфель ЖНВЛП — с другой. Это давление на прибыльность с обеих сторон поставило большинство предприятий в критические условия, когда все участники товарной цепочки вынуждены конкурировать за сжимающуюся маржу и ограниченный ассортимент.

На сегодня пока о планах по радикальным изменениям в нормативном регулировании неизвестно, улучшения ситуации можно ожидать главным образом за счет самого утопающего (в лице рынка). Если эпидемия COVID–19 действительно пойдет на спад — возможно рассчитывать на некоторое оживление платежеспособного спроса.

Если же реальность окажется менее оптимистичной, крайне важным будет верное понимание ситуации законодателями и верные действия с их стороны, причем заблаговременные. До того момента, когда падать будет уже некуда.