Фармацевтические смыслы. Эпизод I: Российская империя

Гандель Виктор Генрихович
Член–корр. Международной академии интеграции науки и бизнеса (МАИНБ), к.фарм.н.

Выражаясь языком научным, смыслы — это логические начала для натуральной (физической) философии: они как бы определяют качество предмета или явления, их историчность, личностную и общественную ценность. В историческом аспекте смыслы представляют собой наше внутреннее, персональное отражение модусов социального времени — прошлого, настоящего и будущего, другими словами — смысложизненных ориентиров человеческой деятельности. Их понимание, принятие, следование им в рамках социума — вернейший, подтвержденный исторической практикой путь сохранения и приумножения социальных представлений и потребностей индивидуума, и через него — национальных интересов страны, особенно сегодня, в непростое время слома привычных ориентиров.

Фармация – одна из древнейших ипостасей деятельности человека, восходящая от неолита и первобытнообщинного строя к первым цивилизациям: Греции, Римской империи, Шумеру, Тибету, Китаю, Индии и др. Не вдаваясь глубоко в исторические аспекты этой проблемы, хорошо исследованной фармацевтической наукой, отмечу лишь, что термин phar–ma–ki на одной из фресок храма Тота в Древнем Египте означал сохранность, защищенность человека в широком понимании, в т.ч. и от болезней, представлявших для него наибольшую опасность в те времена. Вот это и есть, как я полагаю, сокровенный, глубинный смысл многовековой лекарственной практики — сохранить человека, защитить его организм от напастей зачастую враждебной окружающей среды (актуально и сегодня). Поэтому и смысл слова "фармация" у всех народов имеет уважительный, благоприятный (благословенный) и доверительный оттенок.

Согласно семантической концепции понимания, предложенной А.Л. Никифоровым[2], слово "понять" имеет оттенок "осмыслить", "придать смысл" или, перефразируя, слово "смысл" равноценно слову "понять", "осмыслить сущность".

Понимание и принятие сущности фармацевтического смысла открывает широкие возможности инкорпорирования его сокровенной гуманистической ценности в соответствующее профессиональное и социальное воспитание и поведение, прежде всего, носителей этой ценности, т.е. сначала нас – фармацевтов и провизоров, а затем, опосредованно, остального человечества. Для нас, профессионалов, это основа деяний, мыслей и бытия, для всех остальных — прикосновение к тому, что сегодня именуют безопасностью жизнедеятельности.

Отталкиваясь от слова "защитить", даем краткое, не пафосное определение термину "фармацевтический смысл" — защита биоса (био–физиологического субстрата, или индивидуума). Причем не просто абстрактная защита, а защита вполне конкретная — с помощью широчайшего арсенала и умелого применения соответствующих снадобий.

Следовательно, мы вправе констатировать, что фармацевтический смысл суть не внешнее, но внутреннее проявление разумного стремления к поддержанию физического в состоянии, объективно пригодном к реализации духовного в интересах индивидуума и социума, что абсолютно коррелирует с христианским воззрением на мир и христианским же его пониманием. И здесь фармацевтический смысл логически пересекается с таковым медицинским: оба дополняют друг друга и существуют благодаря друг другу.

В чем же отличие наших, российских фармацевтических смыслов от иных? И есть ли оно? Мировой (космополитический, наднациональный) фармацевтический смысл ведь тоже направлен на защиту путем излечения с применением лекарств. Это все так, никаких революционных отличий нет, но некоторые системные особенности все же присутствуют. Россиянин нередко гордится тем, что почти не принимает лекарства (по крайней мере, на словах) и предпочитает народные средства: чеснок, лук, травяные чаи и припарки, спиртное с медом, перцем, солью и еще чем–нибудь… И баньку.

И действительно, историческая приверженность россиян природным средствам проявляется не только в фармакотерапии, но и, например, в применении косметических средств, которые в России действительно долгое время были натуральными. Не составляют исключения и продукты питания: недаром один из самых популярных сегодня брендов молочных продуктов носит привлекательное название "Домик в деревне".

Отсюда делаем вывод: российские фармацевтические смыслы ориентированы на природное как более безопасное, западные (имеется в виду Европа и США) — на синтетическое как более эффективное. Эта концепция, имманентно присущая россиянину, не потеряла свое "охранительное" значение и сегодня.

У россиян всегда было трепетное, уважительное отношение к природе как к чему-то искреннему, божественному, данному сверху. Это ощущение формировалось и воспитывалось веками: семьей, религией, обществом, самой природой с ее удивительным пространством, разнообразием и притягательностью. Религиозность россиян — общепризнанный феномен; недаром говорится: русский человек — православный человек (Ф.М. Достоевский). Для многих и сегодня природа — это рукотворное создание Творца.

Для западного фармацевтического менталитета издревле, со времен Парацельса, а может и ранее, более характерен определенный упор на переделы, точнее, на средства, в основном полученные путем превращений, в т.ч. химических, ранее всего имплементированных именно в западной «алхимии». Европа в Средневековье все более превращалась в технологическую ипостась, в то время как Россия культивировала преимущественно аграрные смыслы. В этом и преодолимая разница: преимущественно природное и преимущественно обработанное, технологическое.

Однако вернемся в империю Российскую. Нам это принципиально важно, поскольку заложенные в то время фармацевтические смыслы во многом определяют сегодняшнее состояние наших отношений с лекарствами, их производителями и распространителями (или наоборот, отношений фармацевтического мира с социумом).

До "эпохи исторического материализма" в основе этих смыслов лежали определенные конкурентные взаимоотношения между лечением знати и народа, между российскими и западноевропейскими традициями (школами) лечения, между мужским и женским началом в диагностике и терапии. Мужское на Руси превалировало в отличие от, например, Востока: там женское имело значение, почти равное мужскому (особенно в китайском менталитете, вспомните "инь" и "ян"). Лишь в самом конце XIX в. женское начало возникло и в российской фармацевтической летописи в лице первой в Российской империи дамы-провизора Антонины Лесневской: до 1885 г. фармацевтическое дело было исключительно мужской прерогативой.

Возрождение медицины и лекарствоведения в XV в. в Западной Европе: анатомии в Италии (А. Везалий), новой хирургии во Франции (А. Парс), терапии в Германии (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм – Парацельс), открытие англичанином У. Гарвеем системы кровообращения — вот те области медико-фармацевтических знаний, которые не могли не влиять на умы россиян, ответственных за лечебное и фармацевтическое дело на Руси как науку и претворяющих его в жизнь на практике.

Кстати, А.И. Герцен в свое время назвал Парацельса "первым профессором химии от сотворения мира" — вот наглядный пример литературно-философской трактовки западноевропейской ментальной ориентации применительно и к медицине, и к лекарствоведению.

Российская лекарствоведческая традиция в тот период опиралась на обширные познания и практику применения "сил природы": "зеленой аптеки", средств минерального и животного происхождения, что находит некоторый отголосок и сегодня, особенно в том, что касается извлечений из лекарственного растительного сырья, т.е. современной галеники.

Так называемая "химико–фармацевтическая составляющая" лекарственного дела на Руси была преимущественно европейской (в основном немецкой) как результат личных преференций самого Петра, так и исходя из научно-прикладных реалий.

С развитием исследовательского мышления секуляризация медико-фармацевтического дела становилась неизбежной: врачебные школы Запада периода Средневековья постепенно стали отходить от христианских монастырей, не воспринимавших научные достижения, а первая царская аптека в России была организована, насколько можно судить, в соответствии с определенными европейскими уложениями.

В то же время истоки отношения к подобным заведениям в России были заложены церковным уставом времен Владимира Мономаха, где больницы объявлялись церковными учреждениями, а "лечьцы" (лекари) — церковными людьми. На создание первой московской "царевой" аптеки некоторое влияние оказал Статут Фридриха II Гогенштауфена, который незадолго до того стал основой для регламентации аптечной деятельности в Англии. Долгое время эта аптека существовала лишь для царской семьи, но впоследствии с разрешения царя лекарства стали отпускаться также знатным боярам и купцам.

К этому времени относится открытие первой на Руси "лекарской школы" при Аптекарском приказе, ставшей впоследствии одним из известных источников получения фармакотерапевтических знаний (1654 г.). В школе преподавались начала анатомии, физиологии, хирургии, терапии, лекарствоведения. Здесь аптекарские ученики получали практические знания, обучались фармацевтическим правилам в аптеках и аптекарских огородах, при которых были обустроены лаборатории для изготовления лекарственных препаратов. Именно с нее на Руси закрепилась традиция совмещения лечебных и лекарственных познаний, обусловившая успешность излечения заболеваний при участии ее слушателей и выпускников. В этой и последующих лекарских школах закладывались основы фармацевтических смыслов Российской империи, сочетающих в себе комплекс прикладных знаний того времени, когда врач мог приготовить лекарство, а аптекарь поставить диагноз.

Фармацевтические смыслы не могли существовать и развиваться без теоретической поддержки – научных фармацевтических школ. Если определить научную школу как некую концентрацию идей, концепций и знаний определенного корпоративного сообщества в целях автоотграничения и автовоспроизводства, то российские научные фармацевтические школы, весьма самобытные, формировались сначала на базе аптечных садов и огородов, а с учреждением М.В. Ломоносовым Российской Академии наук (1725), а затем по его замыслу и Российского университета (1775), приобрели зримые черты академических исследований, вознесших российские фармацевтические смыслы на уровень европейского лекарствоведческого менталитета, где и успешно пребывали до начала третьей декады XX века.